Однако, нашлись отпрыски знатных семей, юноши жаждавшие славы, которые украли священные тайные списки из храма и опубликовали их. Сделали это Флавий (V в.), а затем Элий (IV в.). Первого чуть не осудили на смерть. Со вторым разбирались уже на форуме. И всё же опубликование таблиц присутственных дней и исковых формул, нанесло окончательный удар юридической монополии патрициев. Изучение и применение права стало доступным для всех желающих. Вот так, благодаря преступлению (краже) появилось право в его окончательном виде.
Раньше процесс базировался на способе соотношения спора с законом XII таблиц, так называемый лесгисакционный процесс. Претор на первой стадии процесса «ин-юре» (in jure), «возведения к праву», разбирал дело в присутствии сторон, потом писал приказ по делу, как его рассмотреть, и назначал судью из граждан. На второй стадии «ин-юдицио» (in judicio), «обращение к правосудию», судья привлекал все доказательства и решал дело согласно указаний претора.

Этим первым транстерриториальным регулятором стала кровная месть.
Впервые универсальность и живучесть кровной мести мне пришлось почувствовать, когда представлял потерпевшую женщину, мать девушки, погибшей под ножом гинеколога, в ситуации, когда девушка не желала оглашать факта своей беременности, обратилась к врачу тайно, врач ошибся и, пробив малой кюреткой шейку матки повредил прямую кишку, что вызвало обширный перитонит. Он не вызвал хирурга, сам начал делать ревизию кишечника, не нашёл места повреждения. Потом он не вызвал медицинскую авиацию. Нам отказали во всех инстанциях в привлечении к уголовной ответственности, но мать продолжала настаивать, и я писал жалобы, заявления… Другая дочка спросила её: «Мать, ну что ты бьёшься, Наташу уже не вернуть». А мать развернулась и резко выговорила: «Я за свою кровь воюю! И я его достану!». И достала, этот работник медицины не смог практиковать, уехал куда-то на край земли.

Первоначально язык людей не содержал таких представлений. В них не было необходимости. Человек жил в лоне природы и сложной социальной организации, собственности не имел.
В публикации «Имеются ли в действительности те явления, которые мы именуем «право», «государство»?» я привёл ссылку на ряд материалов об индейцах племени Пираха. Их язык таков, что просто не способен выразить какие-либо правовые представления. Язык
этот, тем не менее, богат, он содержит огромные данные об окружающем тропическом лесе, растительности, животных, мельчайших деталях, свойствах, способах употребления этого богатства. Но вот социальная действительность в нём практически настолько мала, что невозможно написать хоть какой-то закон.

Меня действительно удивил тот факт, что никто не пожелал продолжить конструктивного диспута. Ожидал, как минимум, попытки высказать собственные мысли, как максимум – обоснования утверждений об отсутствии юридической науки.
Коллега Васильев Александр Васильевич единственный высказался, опубликовав свою точку зрения под заголовком «Сильно не бейте, но…».
Прямо на вопрос о наличии права и государства, как объекта и предмета исследования, Васильев А.В. отвечать не стал. Тем не менее, его точка зрения при ответе на этот вопрос интересна тем, что не отрицая наличия этих явлений, он заявил, что нормы права не могут восприниматься как нечто объективно существующее вне человеческого сознания и воли.
Что же получается? Имеем дело со сплошным волюнтаризмом?
Полагаю очевидным, что волюнтаризма, как и объективизма, тут нет.